Неточные совпадения
«Довольно! — произнес он решительно и торжественно, — прочь миражи, прочь напускные страхи, прочь привидения!.. Есть жизнь! Разве я сейчас не жил? Не умерла еще моя жизнь вместе с старою старухой! Царство ей небесное и — довольно, матушка, пора на покой! Царство рассудка и
света теперь и… и воли, и силы… и посмотрим теперь! Померяемся теперь! — прибавил он заносчиво, как бы обращаясь к какой-то темной силе и вызывая ее. — А ведь я уже соглашался жить на аршине
пространства!
Душу Божьего творенья
Радость вечная поит,
Тайной силою броженья
Кубок жизни пламенит;
Травку выманила к
свету,
В солнцы хаос развила
И в
пространствах, звездочету
Неподвластных, разлила.
Ну, фрак, белый галстук, перчатки, и, однако, я был еще бог знает где, и, чтобы попасть к вам на землю, предстояло еще перелететь
пространство… конечно, это один только миг, но ведь и луч
света от солнца идет целых восемь минут, а тут, представь, во фраке и в открытом жилете.
Правда, она в сотни раз лучше, чем Лихонин, умела на улице, в саду и в комнате ориентироваться по странам
света, — в ней сказывался древний мужицкий инстинкт,но она упорно отвергала сферичность земли и не признавала горизонта, а когда ей говорили, что земной шар движется в
пространстве, она только фыркала.
Натаскали огромную кучу хвороста и прошлогодних сухих листьев и зажгли костер. Широкий столб веселого огня поднялся к небу. Точно испуганные, сразу исчезли последние остатки дня, уступив место мраку, который, выйдя из рощи, надвинулся на костер. Багровые пятна пугливо затрепетали по вершинам дубов, и казалось, что деревья зашевелились, закачались, то выглядывая в красное
пространство света, то прячась назад в темноту.
— Захар Иваныч! — сказал я, — торжествуя вместе с вами день вашего ангела, я мысленно переношусь на нашу милую родину и на обширном ее
пространство отыскиваю скромный, но дорогой сердцу городок, в котором вы, так сказать, впервые увидели
свет.
Какая масса
пространства, воздуха,
света!
Но всему же, наконец, бывает предел на
свете: Сверстову, более чем когда-либо рассорившемуся на последнем следствии с исправником и становым, точно свыше ниспосланная, пришла в голову мысль написать своему другу Марфину письмо с просьбой спасти его от казенной службы, что он, как мы видели, и исполнил, и пока его послание довольно медленно проходило тысячеверстное
пространство, Егор Егорыч, пожалуй, еще более страдал, чем ученик его.
И они вышли на шоссе. Дождь то принимался идти, то утихал, и все
пространство между почерневшею землей и небом было полно клубящимися, быстро идущими облаками. Снизу было видно, как тяжелы они и непроницаемы для
света от насытившей их воды и как скучно солнцу за этою плотною стеной.
И еще темнее казалось везде оттого, что Передонов стоял в
пространстве, освещенном лампою в гостиной,
свет от которой двумя полосами ложился на двор, расширяясь к соседскому забору, за которым виднелись темные бревенчатые стены.
Проктор пошел к рулю. Я увидел впереди «Нырка» многочисленные огни огромного парохода. Он прошел так близко, что слышен был стук винтового вала. В
пространствах под палубами, среди
света, сидели и расхаживали пассажиры. Эта трехтрубная высокая громада, когда мы разминулись с ней, отошла, поворотившись кормой, усеянной огненными отверстиями, и рассекала колеблющуюся, озаренную пелену пены.
Погода была мерзкая. Сырой снег, разносимый холодным, резким ветром, слепил глаза. Фонари издавали бледно-желтый
свет, который еле освещал на небольшое
пространство сырую туманную мглу.
Я говорил, и мысли одни за другими выплывали из глубины мозга, входили в освещенное
пространство и вспыхивали новым
светом.
Он открыл дверь в глубокой каменной нише, и мы очутились среди
пространств, сошедших, казалось, из стран великолепия воедино, — среди пересечения линий
света и глубины, восставших из неожиданности.
Тех дней, когда в жилище
светаБлистал он, чистый херувим,
Когда бегущая комета
Улыбкой ласковой привета
Любила поменяться с ним,
Когда сквозь вечные туманы,
Познанья жадный, он следил
Кочующие караваны
В
пространстве брошенных светил...
В это время из кухонной двери вырвалась яркая полоса
света и легла на траву длинным неясным лучом; на пороге показалась Аксинья. Она чутко прислушалась и вернулась, дверь осталась полуотворенной, и в свободном
пространстве освещенной внутри кухни мелькнул знакомый для меня силуэт. Это была Наська… Она сидела у стола, положив голову на руки; тяжелое раздумье легло на красивое девичье лицо черной тенью и сделало его еще лучше.
Огонь ярко освещал только небольшое кругловатое
пространство около решетки; даже нос лодки освещался уже слабо; круг
света скоро поглощался мраком, и еще темнее, чернее казалась ночь, охватившая нас со всех сторон.
Во всем этом обширном темном
пространстве свет резко проходил только золотистой продольной полоской между половинками драпировки, ниспадавшей под оркестром; он лучом врезывался в тучный воздух, пропадал и снова появлялся на противоположном конце у выхода, играя на позолоте и малиновом бархате средней ложи.
Так, например, одна статья удивляется тому, что итальянцы подражают французам, и считает это преступлением с их стороны потому, что Италиия владела некогда всем
светом, как будто бы сила оружия и
пространство империи условливают и высшую образованность…
Все время за чаем разговор продолжался в том же тоне, причем Флегонт Флегонтович сильно волновался, размахивал руками и несколько раз принимался ругаться на чем
свет стоит — ругаться в
пространство, чтобы только душу отвести.
Снова упала молния, ее неверный
свет озарил
пространство. Удары грома следовали один за другим, резкий толчок подбросил шлюпку. Аян упал; поднявшись, он ждал немедленной течи и смерти. Но шлюпка по-прежнему неслась в мраке, толчок рифа только скользнул по ней, не раздробив дерева.
Мрак сеял таинственные узоры, серые, седые пятна маячили в его глубине; рыжий
свет фонаря бессильно отражал тьму и тяжесть невидимого
пространства; нелепые образы толпились в полуосвещенной воде, безграничной и жуткой.
Рыжий
свет выпуклых закопченных стекол, колеблясь, озарил воду, весла и часть
пространства, но от огня мрак вокруг стал совсем черным, как слепой грот подземной реки. Аян плыл к проливу, взглядывая на звезды. Он не торопился — безветренная тишина моря, по-видимому, обещала спокойствие, — он вел шлюпку, держась к берегу. Через некоторое время маленькая звезда с правой стороны бросила золотую иглу и скрылась, загороженная береговым выступом; это значило, что шлюпка — в проливе.
Мутное пятно в одно мгновение приблизилось, разрослось, весь туман вокруг сразу засиял золотым дымным
светом, чья-то огромная тень заметалась в освещенном
пространстве, и из темноты вдруг вынырнул маленький человек с жестяным фонарем в руках.
Свету в камере было совсем мало. Правда, начинались сумерки, но все-таки на дворе еще было светло. Я подошел к окну, которое было довольно высоко, и убедился, что
пространство против окна, выходившего во дворик и находившегося между крыльцом и глухой стеной швальни, было забрано высокими досками, позволявшими видеть только небольшой клочок неба.
В камере мы оставили
свет, который теперь освещал пустое
пространство между стеной и досками.
Уже настала ночь, взошла луна, и её молочно-серебристый
свет, обливая ровное степное
пространство, сделал его как бы уже, чем оно было днём, уже и ещё пустынней, грустнее.
«Теперь точно видно, что ты Ашик-Кериб, — сказал жених, — но поведай, как же ты мог в такое короткое время проехать такое великое
пространство?» — «В доказательство истины, — отвечал Ашик, — сабля моя перерубит камень, если же я лгу, то да будет шея моя тоньше волоска; но лучше всего приведите мне слепую, которая бы семь лет уж не видала
свету Божьего, и я возвращу ей зрение».
Времени и
пространства нет: и то и другое необходимо нам только для того, чтобы мы могли понимать предметы. И потому очень ошибочно думать, что рассуждения о звездах,
свет которых еще не дошел до нас, и о состоянии солнца за миллионы лет и т. п. суть рассуждения очень важные. В таких рассуждениях нет ничего не только важного, но нет ничего серьезного. Всё это только праздная игра ума.
Наше
пространство представляет собою как бы несколько пространственных слоев разной плотности: напр.,
свет может свободно проникать через воздушное
пространство, через поры одного наполнения
пространства может просачиваться другое.
Во время этого разговора в одной из множества комнаток, на которые разделено закулисное
пространство, сидела Илька. Комната, пропитанная запахами духов, пудры и светильного газа, носила сразу три названия: уборной, приемной и комнаты m-lle такой-то…У Ильки была самая лучшая комната. Она сидела на диване, обитом свежим пунцовым, режущим глаза, бархатом. Под ее ногами был разостлан прекрасный цветистый ковер. Вся комната была залита розовым
светом, исходившим от лампы с розовым абажуром…
Но о всем этом не время было думать. В Петербурге Горданова ждала ужасная весть: все блага жизни, для которых он жертвовал всем на
свете, все эти блага, которых он уже касался руками, отпрыгнули и умчались в
пространство, так что их не было и следа, и гнаться за ними было напрасно. Квартира № 8 сгорела. Пока отбивали железную дверь кладовой, в ней нашли уже один пепел. Погибло все, и, главное, залогов погибло вдесятеро более, чем на сумму, в которой они были заложены.
Мария — и автомобиль! Крылатый ангел, садящийся в метрополитен для быстроты! Ласточка, седлающая черепаху! Стрела на горбатой спине носильщика тяжестей! Ах, все сравнения лгут: зачем ласточка и стрела, зачем самое быстрое движение для Марии, в которой заключены все
пространства! Но это Я сейчас придумал про метро и черепаху, а тогда спокойствие Мое было так велико и блаженно, что не вмещало и не знало иных образов, кроме образа вечности и немеркнущего
света.
И когда смерть щелкнет выключателем, ее мрак не покроет
света, который ранее отделил себя и рассеялся в
пространстве, чтобы снова собраться где-то и засиять… но где?
Этот огонек мог скорее всего быть отражением внешнего
света, но как я ни напрягал свое зрение, в громадном
пространстве, которое лежало передо мной, я не увидел кроме этого огня ни одной светлой точки.
И в самом деле: что же может знать человек о том, как зарождается в нем жизнь? Жизнь есть
свет человеков, жизнь есть жизнь, — начало всего; как же может знать человек о том, как она зарождается? Зарождается и погибает для человека то, что не живет, то, что проявляется в
пространстве и времени. Жизнь же истинная есть, и потому она для человека не может ни зарождаться, ни погибать.
«Тут мой предел!» — подумал Ермий и остановился, но Памфалон взял свою скоморошью епанчу, махнул ею и враз стер это слово на всем огромном
пространстве, и Ермий тотчас увидал себя в несказанном
свете и почувствовал, что он летит на высоте, держась рука за руку с Памфалоном, и оба беседуют.
Голос призрака, казалось, шел из
пространства, он не шевелил губами, произнося слова, и смотрел на князя строгим, суровым взглядом. Едва он окончил свою речь, как мгновенно исчез. С его исчезновением потух и фосфорический
свет, наполнявший спальню князя.
Горницы эти оправдывали всецело свое название «светлицы», так как в высокие и широкие окна лилось много
света и из этих окон открывался чудный вид на далекое
пространство — окна приходились несколько выше окружавшего двор высокого острога.
В борьбе миры с мирами,
С звездами грозный сонм комет,
Пространства бездн времен с веками,
С луною солнце — с мраком
свет.
Она приподняла меня, и мы отделились от земли и неслись в каком-то
пространстве, в облаках серебристого
света. Она наклонила ко мне свое лицо. Я слышал ее дыхание, — оно было горячо, как огонь; я прильнул губами к ее раскаленным губам и ощутил, что жар ее дыхания наполнял меня всего, проходя горячей струей по всем фибрам моего тела, и лишь ее руки леденили мне спину и бока.
Человек, исповедующий внешний закон, есть человек, стоящий в
свете фонаря, привешанного к столбу. Он стоит в
свете этого фонаря, ему светло, и итти ему дальше некуда. Человек, исповедующий Христово учение, подобен человеку, несущему фонарь перед собой на более или менее длинном шесте:
свет всегда впереди его и всегда побуждает его итти за собой и вновь открывает ему впереди его новое, влекущее к себе освещенное
пространство.
О. Василий медленно выпрямился и с тем же строгим и бесстрастным лицом, не взглянув на Настю, пошел к себе. Шел он медленно и спокойно, тяжелым и мертвым шагом глубокой думы, и тьма разбегалась перед ним, длинными тенями забегала сзади и лукаво кралась по пятам. Лицо его ярко белело под
светом лампы, и глаза пристально смотрели вперед, далеко вперед, в самую глубину бездонного
пространства, — пока медленно и тяжело переступали ноги.
Вспыхнула на мгновение угасающая мысль и в одной картине, где время и
пространство слились в одну пеструю груду теней, мрака и
света, движения и покоя, людей и бесконечных улиц и бесконечно вертящихся колес, вычертила все эти два дня и две ночи бешеной погони.
Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимою быстротой пролетев неизмеримые
пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым
светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами.